Тень Ровве скользнула над полом, остановилась подле камина, и там стала как будто более материальной, плотной.

Темери подвинула к огню кресло и подбросила ещё полешко. Помня о гвардейце за дверью, говорить нужно было тихо, почти шепотом. Интересно, а он может услышать её Покровителя?

Она улыбнулась, подумав, что Шеддерик обязательно бы попробовал проверить, например, попросив Ровве что-нибудь закричать.

— Я был единственным ифленцем в Коанере. Хотя, нет. Не в городе и не в стране, конечно, а на службе у рэтшара. Так-то там есть и купцы, и переселенцы, и даже артисты. Рэшар попросил меня познакомиться с новым посланником империи поближе. Я должен был наблюдать за ним и докладывать правителю о малейших странностях его поведения. Задание мне понравилось — по крайней мере, это позволило бы мне хоть изредка говорить на родном языке. Но я не шпион и не воин, я не очень годился для такой работы. Вскоре нас представили на каком-то приёме. Вы, должно быть, заметили, знакомство со Шеддериком на всех производит неизгладимое впечатление.

Темершана поёжилась, вспомнив это самое впечатление, и кивнула. В особенности почему-то помнились окровавленные рукава и мертвенный взгляд чеора та Хенвила, когда он пришёл к пресветлой просить помощи — в деревенской гостинице неподалёку от монастыря. В день гибели самого Ровве.

— На том приёме благородный чеор изволил напиться в хлам и поссорился сразу с тремя молодыми и, скажем так, не очень любящими ифленцев дворянами. Драка обещала быть грандиозной, особенно если учесть, что в секунданты он позвал меня.

— И как же вышло, что вы оба остались живы?

— Да всё просто. Я рассказал рэтшару, а он испугался международного скандала и пресёк безобразие. Шеддерик обижался на меня дней десять, — я потом узнал, что это был красивый план самоубийства. Правда не очень надёжный, чеор та Хенвил прекрасно стреляет, даже когда сильно пьян. Потом он мне был даже благодарен — но это уж после того, как заполучил себе чёрную руку. А тогда… тогда наместник Хеверик получил ноту протеста, а Шедде — приказ покинуть страну, если не поклянётся больше не участвовать в дуэлях, пока занимает должность посланника. Судить его не могли, но держали под домашним арестом довольно долго. Потом простили, конечно. А он выбрал момент и отправился к этхарам…

— Так это случилось в Коанеррете? После той дуэли, да? — оживилась Темершана.

— После-то после, но не вследствие. Не спрашивайте, всё равно не стану рассказывать. Я всё-таки считал себя его другом… так странно. События тех времён видятся мне сейчас, как история о совсем другом человеке, даже не похожем на меня. Его идеи, мысли и страхи… я их помню, но не понимаю их причин. С Шедде мы стали сначала хорошими приятелями, а потом и друзьями. Возможно, это многим казалось странным. Я был слаб, благородный чеор защищал меня. Мы вместе кутили, знакомились с девушками, участвовали в нескольких политических интригах. Мы были молоды и делали глупости, чеора Темершана. Ты и вправду хочешь об этом слушать?

— Конечно, мне интересно — и о Шеддерике, и о его брате, и вообще обо всём. Надо же, я совсем не могу представить себе Шеддерика напившимся в хлам. Или дерущимся на дуэли.

— Ну почему же. Шедде почти не изменился. Просто научился хорошо прятать себя настоящего. Что же, моё время вышло. Не бойся будущего, Темершана. Это не тебе надо бояться!

Сказал — и ушёл. Как-то мгновенно и обыденно. И какой после такого отдых?

Глава 12. Ожерелье

Наместник Кинрик

Все девицы любят украшения, это наместник Кинрик успел усвоить хорошо. Даже Нейтри, хоть и не признавалась, а всегда радовалась, когда он приносил ей что-нибудь необычное — или ажурную брошь, вырезанную из перламутра, или серьги с разноцветными камнями, похожими на россыпь утренней росы. Но что подарить мальканке? На то, чтобы выбрать подарок, у него было два дня. О работе на заказ и речи идти не могло — слишком мало времени. Да и тратить казну на подарки, когда впору уже наоборот, пускать дамские украшения на то, чтобы как-то к весне решить животрепещущий вопрос большой денежной дыры — это как-то недальновидно.

Традиции велели ему, как жениху, поднести невесте в дар что-то ценное и символичное. Это не должна была быть публичная акция, просто подарок. Но подарок, который невеста в день свадьбы сможет надеть открыто, чтобы продемонстрировать своё согласие на этот брак.

Лицемерие и условности, вот что это было. Лицемерие и условности, от которых по вине доброго брата наместнику никуда не деться. Лучше бы он сам и женился на ней, раз это ему кажется таким важным…

Да что уж теперь. Сам дал слово. Сам принял решение. Значит, нужно соответствовать…

А значит, подарок нужен. Может, серьги?

Но кто знает этих мальканок. Может, они принципиально серьги не носят? Хотя нет, носят. В замке обитало достаточно молодых мальканок, чтобы он это заметил и запомнил. Вот только эта конкретная мальканка всё-таки не дочка придворного повесы. Брат говорил, она готовилась служить Ленне. То есть, уже немного не от мира сего. Кто знает, какие у них в монастыре были правила? Кроме того, она из семьи рэтшара, а это тоже накладывает определенные ограничения — отделаться дешёвым простым украшением не выйдет.

Дарить что-то из того, что он приготовил для Нейтри? Да он скорей удавится. Это просто кощунство, об этом и речи идти не могло.

Оставалось одно. Следовало расспросить кого-то из слуг или приближённых девушки.

И наместник взялся за дело со всей обстоятельностью обречённого.

Первым делом он задал свой больной вопрос Шеддерику, но тот не придумал ничего лучше, чем посоветовать не пытаться пускать мальканке пыль в глаза. И не дарить фамильные драгоценности. Особенно если они раньше принадлежали кому-то из придворных рэтшара, и она их узнает.

Как узнает? Прошло десять лет.

Впрочем, всё равно могло получиться неловко. Ничего не добившись от брата, Кинрик приказал привести к нему одну из горничных рэты Итвены.

Кто-то что-то напутал, и Хантри и Дорри были доставлены в кабинет наместника одновременно. Девушки в один голос подтвердили, что уже имели честь прибирать комнаты рэты, но никаких украшений не видели ни на ней, ни в шкафчиках, ни в шкатулках. Вообще из украшений у невесты наместника было, похоже, одно только медное колечко, которое она носила на шнурке, на шее. Но колечко, Кинрик это понимал, не могло иметь отношения к дому рэтшара. Это всего лишь символ двойного круга, один из знаков служения. Такие на Побережье носят многие.

Отпустив служанок, он ещё немного поспрашивал знакомых дам. Едва сдержался, чтобы не побежать за советом к Нейтри. Но вовремя одумался. Не хватало, чтобы его любимая выбирала подарок для его невесты. Мало она плакала последние дни?

Следующей гениальной мыслью оказалась идея поговорить с компаньонками рэты Итвены.

Тёмненькая Шиона вела себя скромно и, кажется, вовсе не интересовалась новой хозяйкой. От неё Кинрик узнал только, что у его невесты всего два выходных платья, оба — зелёные, но одно тёмное, расшитое серебряной нитью, а одно — то самое, в котором она прибыла в цитадель.

А вот вторая, внучатая племянница старого повесы чеора Конне, оказалась куда более сообразительной и даже полезной. К тому же она очень старалась произвести на наместника впечатление не только своей сообразительностью, но и внешностью.

Девушка и вправду была хороша собой — светлая кожа, волосы нежного медового оттенка, приятный, едва заметный макияж и цветочные духи.

Старик Конне перебрался на Побережье задолго до войны и успел наплодить с десяток потомков. Всех их он признал, а старших дочерей даже выгодно выдал замуж за ифленских же аристократов. Эта особа принадлежала к третьему поколению, и хотя кровь Побережья сильна, её вполне можно было принять за ифленку. Вот только глаза выдавали нечистую кровь — тёмные, южные глаза.

Девушка подсказала наместнику простой и оригинальный выход из ситуации, которым он и решил воспользоваться почти в тот же самый момент.